внешняя политика великобритании

Posted on 01.05.2017 by adminroot

Внешняя политика Великобритании

Вне́шняя поли́тика Великобрита́нии — система отношений, сложившаяся исторически, между Британией и другими государствами. На декабрь 2010 года министром иностранных дел и по делам Содружества Британии был Уильям Хейг. В ООН Великобритания является постоянным членом Совета безопасности. Из региональных организаций Британия входит в ОБСЕ, Евросоюз, Совет Европы, НАТО. Британские вооруженные силы присутствуют в Ираке. Соединенное Королевство имеет соглашения с Ирландией, касающиеся собственной территории — Северной Ирландии (Белфастское соглашение).

Содержание

1 Блоки и коалиции
2 Отношения с Россией
3 Терроризм
4 Культура
5 Права человека
6 См. также
7 Примечания
8 Литература
9 Ссылки

Блоки и коалиции

Великобритания с 1949 года активный участник НАТО, также входит в клубы G8 и G20. Ранее, в XX веке Великобритания входила в состав Антанты и блок Союзников, союзный России и враждебный Германии. Известен традиционный принцип британской дипломатии — «разделяй и властвуй», выраженный словами Пальмерстона[1]:

У Англии нет вечных союзников и постоянных врагов — вечны и постоянны ее интересы

С распада Британской империи Великобритания возглавляет Содружество наций, в которое входят в основном её бывшие колонии.

Многие специалисты отмечают, что политика Великобритании во многом формируется в зависимости от политики США, особенно в рамках НАТО. Так, Великобритания является страной, численность чьих войск в Афганистане второе по численности после США, одной из немногих стран, которые ввели свои войска в Ирак, а также поддерживающих расширение Блока.

Отношения с Россией

Основная статья: Британо-российские отношения

По подсчетам лондонской «The Daily Telegraph», в 2006 году на каждую тысячу британских военнослужащих, находящихся в Афганистане, приходилось восемь убитых – больше, чем в Ираке в разгар боевых действий: Великобритания несла в Афганистане самые крупные потери по сравнению со всеми другими государствами, которые имели свои войска на территории этой страны[2].

Права человека

Ежегодно МИДДС издает доклад о правах человека. В докладе за 2009 год странами, вызывающими беспокойство, названы Афганистан, Беларусь, Бирма, Китай, Колумбия, Куба, КНДР, ДР Конго, Иран, Ирак, Израиль и палестинские территории, Пакистан, Россия, Саудовская Аравия, Сомали, Шри Ланка, Судан, Сирия, Туркмения, Узбекистан, Вьетнам, Зимбабве.[3]

Послы Великобритании в США в XXI веке

Внешняя политика Великобритании информация о

Внешняя политика Великобритании
Внешняя политика Великобритании

Внешняя политика Великобритании о видео

Внешняя политика Великобритании Вы читаете эту тему.

Внешняя политика Великобритании какие, Внешняя политика Великобритании кто, Внешняя политика Великобритании описание

There are excerpts from wikipedia on this article and video

Случайные статьи

Внешняя политика Великобритании сегодня

Политика Великобритания в отношениях с наднациональными интегрирующими структурами.

В марте 1957 года представители шести западноевропейских стран — Бельгии, Франции, ФРГ, Италии, Люксембурга и Нидерландов — подписали в Риме договор об учреждении Европейского экономического сообщества (ЕЭС). Великобритания в ЕЭС не вошла. Тогда немногие предполагали, что западноевропейская интеграция приведет к коренному изменению экономического положения в Западной Европе. В. И. Ленин, изучая работу Дж. А. Гибсона «Империализм», обратил внимание на его мысль о том, что капитал уже осуществляет международное сотрудничество и что будущее поколение может стать свидетелем «мощного международного объединения капитала». Выписав эти мысли и подчеркнув их, Ленин написал на полях: «Хорошо сказано». Общий рынок сразу после своего создания стал быстро укрепляться и распространять свое влияние.

Английские правящие круги хотя и не слишком верили в эффективность ЕЭС, но в то же время опасались, что если Сообщество наберет силу, то оно станет конкурентом Англии в борьбе за рынки сбыта. Чтобы парализовать усилия блока, Англия выдвинула план западноевропейской зоны свободной торговли, а затем попыталась использовать созданную в конце 1959 года Европейскую ассоциацию свободной торговли (ЕАСТ), чтобы помешать развитию интеграции «шестерки». Однако по мере возрастания роли ЕЭС европейский рынок для Англии становился все более важным, и тогда Лондон начал переговоры с Общим рынком о вступлении в него, правда, на своих собственных условиях, таких, которые позволили бы полностью сохранить специфические отношения Англии с США и лишь незначительно затронуть ее связи со странами Содружества.

Дискуссия по вопросу о вступлении Великобритании в Европейское экономическое сообщество оказала серьезное влияние на политические настроения в стране. Уже в начале 1961 г. большинство представителей английского крупного капитала пришли к выводу, что созданная Англией в противовес «Общему рынку» в 1960 г. Европейская ассоциация свободной торговли (ЕАСТ), объединившая семь стран (Англия, Австрия, Дания, Норвегия, Португалия, Швеция и Швейцария), не отвечает их планам и интересам, что необходимо вести борьбу с конкурентами не вне ЕЭС, а внутри этой организации.

Выступая в палате общин 2 августа 1961 г. премьер-министр Макмиллан раскрыл также политическую подоплеку позиции своего правительства в вопросе о вступлении Англии в «Общий рынок». Он утверждал, что наличие в Западной Европе двух экономических группировок — ЕЭС и ЕАСТ означает раскол, который может иметь «серьезные последствия». В этих условиях, заявил он, Англия должна отказаться от «островного изоляционизма». В то же время часть английских деловых кругов высказывалась против присоединения к ЕЭС, опасаясь, что это приведет к ослаблению британских позиций в странах Содружества. Правительства ряда стран Содружества выразили решительный протест против намерения Англии добиваться присоединения к «Общему рынку».

Здравомыслящая часть английского общественности понимала, что вступление Великобритании в ЕЭС несет с собой не только некоторое ущемление независимости страны, но и угрозу жизненному уровню. Намечавшиеся в стране тенденции к замораживанию уровня заработной платы и росту стоимости жизни могли быть еще усилены в результате ее вступления в «Общий рынок». Существовали также серьезные опасения, что членство в ЕЭС отрицательно скажется на проблеме занятости и на социальных завоеваниях трудящихся.

На конференции Лейбористской партии в Брайтоне в 1962 г. ее лидер X. Гейтскелл выступил с критикой планов включения Англии в «интегрированную Европу». «. В Соединенных Штатах Европы мы будем представлять собой, — заявил он, — не больше, чем штат Техас или Калифорния, — это означает конец Англии как независимого государства». Однако резолюция конференции носила компромиссный характер и оставляла лейбористскому руководству возможность маневрирования в этом важном вопросе. Как подчеркивала в связи с этим Компартия Великобритании (КПВ), верхушка лейбористов высказывалась лишь за то, чтобы выторговать «наиболее выгодные условия» вступления в ЕЭС, и совершенно игнорировала тот факт, что даже в таком случае решение правительства нанесет тяжелый удар по трудящимся страны, по их стремлению к миру и социальному прогрессу. Но при всей непоследовательности резолюция конференции помимо воли ее авторов — правого руководства Лейбористской партии — создавала определенные (хотя и временные) препятствия для осуществления замысла консервативного правительства.

Широкое противодействие общественности планам включения Британии в «Общий рынок» вынудило правительство консерваторов поставить окончательное решение этого вопроса в зависимость от принятия руководящими органами ЕЭС ряда условий. Не добившись уступок и столкнувшись с решительным противодействием Франции приему Англии в ЕЭС, Г. Макмиллан в январе 1963 г. прервал переговоры о присоединении к «Общему рынку».

Проблема «Общего рынка» заняла важное место в избирательной кампании 1964 г. Лейбористы шли на выборы, обещая избирателям, что они не допустят присоединения Англии к ЕЭС. В ходе избирательной кампании 1964 г. реальная борьба шла между Консервативной и Лейбористской партиями. Содержание их предвыборных манифестов показывало, что по основным вопросам внутренней политики у них было мало разногласий. Что касается внешней политики, то, за исключением вопросов об участии в ЕЭС, о том, должна ли Англия располагать собственным ядерным оружием и участвовать в многосторонних ядерных силах НАТО, их программы также были почти идентичны. Парламентские выборы, состоявшиеся 15 октября 1964 г. принесли поражение консерваторам. По сравнению с выборами 1959 г. они потеряли около 1 750 тыс. голосов. За них проголосовало около 12 млн. человек, т. е. 43,3 % избирателей (против 49,4 % на выборах 1959 г.). В палате общин они получили 304 места против 365 мест в парламенте прошлого созыва. Лейбористская партия получила 12,2 млн. голосов (примерно на 10 тыс. меньше, чем на выборах 1959 г.; при этом процент голосовавших за лейбористов увеличился с 43,8 до 44,1) и 317 мест в парламенте.

Ими были инициированы переговоры о присоединении Великобритании к европейским интегрирующим структурам. Переговоры шли с трудом, прерывались и вновь возобновлялись, пока наконец в январе 1973 года Англия не стала членом ЕЭС. Англия согласилась и выполнила те условия, которые ей поставили при вступлении в Сообщество, а затем начала добиваться изменения своего положения в Общем рынке и своего финансового вклада. Особенно активизировались эти попытки после прихода к власти правительства М. Тэтчер в 1979 году. «Мои собеседники из посольств стран Сообщества в Лондоне, — вспоминает советский дипломат В. И. Попов, — критически отзывались о политике Британии в Сообществе, утверждая, что Англия срывает эффективную деятельность ЕЭС. Некоторые из них обвиняли «этого троянского коня» в стремлении если не завоевать ЕЭС, то взорвать его. Это было, наверное, преувеличением. Но речь шла о крайнем раздражении партнеров Англии ее деятельностью в ЕЭС». Характерной чертой развития Общего рынка в 80-х годах стало обострение разногласий в нем, когда Сообщество шло от одного кризиса к другому. Англия проводила жесткую, порой конфронтационную линию в отношении своих партнеров, требуя снижения британского взноса в бюджет ЕЭС и угрожая, что если это не будет сделано, то она вообще может прекратить выплаты в бюджет Общего рынка. Встречи премьер-министров Сообщества превращались в поле битвы, где английский премьер-министр часто выступала в одиночестве против всех остальных участников. Тэтчер заявляла, что, пока Британия не получит реальных экономических выгод от участия в ЕЭС, она будет воздерживаться от любой дальнейшей интеграции в рамках Общего рынка.

Традиционная политика Британии состояла в том, чтобы, занимая особое (островное) положение в Европе, проводить линию скорее на разъединение, чем на объединение европейских государств. Старый принцип «разделяй и властвуй» проводился британской дипломатией и в отношении современной Европы. Сейчас наступили другие времена, но полностью Англия от своего принципа не отказалась. По-прежнему она выступала против сближения Франции с ФРГ, Италии с Францией и т.д. с тем чтобы в Сообществе не было внутриблоковых тесных отношений, которые помешали бы ей играть решающую роль в Общем рынке.

Впрочем, у позднего вступления Великобритании в ЕЭС есть и отрицательная сторона. Вступление Великобритании в ЕС произошло через 16 лет после подписания шестью западноевропейскими странами Римского договора о создании Общего рынка. «Опоздав» с подключением к западноевропейскому: интеграционному процессу, Лондон пренебрег возможностью внести в структуру ЕС на первом этапе его развития элементы, в наибольшей мере соответствовавшие исторически сложившейся структуре британского хозяйства. Задержка «поворота к Европе» обернулась для Великобритании в последующие годы довольно существенными осложнениями отношений с партнерами по Сообществу. Еще в течение длительного времени во франко-германо-британском «триумвирате», направлявшем развитие Сообщества, роль Великобритании была меньше, чем ФРГ или Франции. По мере продвижения по пути углубления интеграции разрыв уменьшался, сглаживались противоречия Великобритании с другими участниками в области аграрной, региональной, энергетической политики, хотя по многим позициям процесса создания «единой Европы» разногласия сохраняются и поныне.

В 70-е гг. трудности адаптации к новым условиям конкуренции в Общем рынке стали дополнительной причиной экономического отставания Великобритании. В 1974-1984 гг. средний темп роста ВВП в странах-членах Сообщества составлял 1,9 %, а в Великобритании — всего 1,2 %. Однако в последующее десятилетие ситуация существенно изменилась. В 1985-1996 гг. Великобритания по этому показателю почти сравнялась с партнерами по ЕС — соответственно 2,1 и 2,3 %. Эти успехи связаны, конечно, не только с воздействием интеграционных факторов, стимулировавших научно-технический прогресс и структурные сдвиги в промышленности, но и со всем ходом циклического развития британского хозяйства, и с результатами политики тэтчеризма и Мейджора, которая существенно преобразила экономический и политический облик страны.

Иными словами, за время пребывания в ЕС британской внешней политике удалось если не укрепить, то по крайней мере стабилизировать свои позиции в Европе. К тому же через ЕС с его сложной системой взаимозависимости Великобритания получила возможность оказывать гораздо большее воздействие на решение глобальных политических проблем, чем действуя в одиночку. Выступая составной частью формирующегося в Западной Европе общего хозяйственного комплекса, она входит в Единый внутренний рынок, охватывающий 12 государств с населением в 340 млн. «Европеизация» хозяйства и внешнеэкономических связей Великобритании — на Западную Европу приходится 13 % ее внешнеторгового оборота — содействовала укреплению мощи британских фирм и финансовых компаний лондонского Сити в Европейском регионе; благодаря дополнительному импульсу, полученному от участия в ЕС, Лондону удалось сохранить самую обширную после США «хозяйственную империю» за рубежом.

Не оправдались и прогнозы тех, кто полагал, что членство в ЕС не позволит Лондону осуществлять самостоятельную внешнеэкономическую политику. Они исходили из того, что сращивание европейских хозяйств и рынков приведет к синхронизации экономических циклов и кризисов и жестко привяжет экономическую политику стран ЕС друг к другу. Действительно, за 20 лет экономическая взаимозависимость этих стран существенно возросла. Их руководство должно во все большей мере учитывать экономический курс партнеров, прежде всего Германии, в особенности в связи с той ролью, которую играет марка в рамках Европейской валютной системы.

Вступление Великобритании в ЕС означало своего рода «наложение» на британскую национальную систему хозяйственно-политического механизма Сообщества. Однако членство в ЕС не отменило ни специфику воспроизводства в стране, ни своеобразия ее внешнеэкономической политики. Так, в 1985-1988 гг. интенсивность экономического подъема в Великобритании была значительно выше, чем в других странах ЕС. В 1993 г. в ней наблюдался выход из кризиса, в то время как в странах-партнерах по Сообществу спад продолжался. «Самобытными» оставались внешнеэкономическая философия и политика Лондона, например жесткий монетаристский курс во время правления кабинета М. Тэтчер.

Хотя британское правительство и Банк Англии согласовывали свои действия с партнерами и наднациональными органами Сообщества, во многих случаях они принимали решения, расходившиеся с общими целями и задачами евростроительства. Лондон, в частности, не подписал Социальную хартию ЕС, одобренную на встрече глав государств и правительств стран ЕС в Страсбурге в декабре 1989 г. В этой связи М. Тэтчер заявила, что Великобритания никогда не примет подобный документ, навязывающий марксистский дух классовой борьбы стабильной системе капиталистического предпринимательства. Эту позицию поддержал и Дж. Мейджор: приведение трудового законодательства в Великобритании к общему с партнерами по ЕС знаменателю, по его мнению, нанесет серьезный ущерб интересам страны. В ходе подписания Маастрихтского договора Великобритании удалось добиться от Сообщества значительной уступки — на нее не распространяется действие обязательной для других стран Социальной хартии. В сентябре 1992 г. когда валютные ограничения стали угрожать конкурентоспособности ее товаров на европейском рынке, Великобритания не колеблясь вышла из механизма обменных курсов ЕВС.

В минувшие два десятилетия шел и процесс европеизации внутриполитической жизни. Баланс общественных сил постепенно складывался в пользу более активного включения страны в процесс консолидации Сообщества, хотя значительная часть британцев до сих пор высказывается против «растворения» в европейском гражданстве. Отношение двух основных политических партий Великобритании к западноевропейской интеграции в течение этого периода эволюционировало в сторону все более позитивной ее оценки. Лейбористская партия, выступавшая после перехода в 1979 г. в оппозицию за выход из ЕС, к концу 80-х гг. стала его сторонницей, хотя в части партии антиевропейские настроения сохраняются. Основной фронт разногласий по вопросам дальнейшего развития Европейского союза переместился в консервативную, правящую уже 14 лет, партию. Кстати, среди факторов, способствовавших в декабре 1990 г. смене М. Тэтчер на посту премьер-министра Дж. Мейджором, большое значение имело недовольство влиятельной части руководства партии негативной позицией, занятой М. Тэтчер по отношению к ряду аспектов углубления интеграции.

После подписания в феврале 1992 г. Маастрихтского договора о создании экономического, валютного и политического союза ЕС вокруг его ратификации в Палате общин развернулись многомесячные дебаты. В мае 1993 г. они завершились победой сторонников Маастрихта. Дж. Мейджору удалось одержать верх благодаря угрозе распустить парламент и объявить досрочные выборы, исход которых мог вывести в лидеры оппозицию.

За два десятилетия существенно изменилось положение Великобритании на международной арене. Перемещение «зоны сосредоточения интересов» в Западную Европу поставило перед Лондоном вопрос о судьбе его «особых отношений» с США. Конечно же европейская ориентация политики Лондона видимо уменьшила значение «атлантизма», особенно в экономической сфере. Двусторонние отношения стали еще более асимметричными — в гораздо большей мере «специальными» для Великобритании, чем для США, которые на международной арене все активнее взаимодействуют с Сообществом в целом. В самом этом объединении на роль привилегированного партнера США претендует наиболее мощный его участник — ФРГ.

Ключевое положение в ЕЭС занимает ФРГ, и она не склонна играть в Сообществе вторую скрипку. Консервативная же Англия не только рассчитывает на независимую роль в Западной Европе, но хочет быть первой среди равных, а может быть, и играть решающую роль в ЕЭС. Некоторые направления новых инициатив явно препятствуют осуществлению этих планов. Как писала газета «Индепендент», «победа на Фолклендах, тесные взаимоотношения, которые Тэтчер установила с Рейганом и Горбачевым, судя по всему, создали у нее иллюзию на тот счет, что Англия может стать вновь мировой державой, хотя и не такой могущественной, как некогда, в период расцвета Британской империи, но тем не менее пользующейся большим влиянием, чем аналогичные по размеру страны, такие как Франция или Западная Германия». Другой причиной такой резкой оппозиции консервативной Англии слишком далеко идущим планам интеграции явились опасения, что тэтчеризм, консерватизм английского типа, растворится в общеевропейском потоке, а центральные органы ЕЭС в Брюсселе будут проводить политику, резко отличную от идеи тэтчеризма, и распространять свои экономические концепции и на Англию.

Впрочем, Соединенные штаты очень быстро указали «железной леди» ее место. Неясное и по сей день голосование по доверию премьеру летом 1990 года и замена Тэтчер безликим Д. Мэйджором очень четко продемонстрировали где, как и кто на самом деле определяет политические приоритеты Великобритании. Примечательно, что в окружении Б. Клинтона присутствовали люди, которые рассматривали Великобританию исключительно как среднего размера государство Европы, которое не заслуживает специального к себе отношения. Таким образом, внешнеполитический статус Великобритании мог существенно понизиться. В этих условиях Лондону, естественно, не удалось реализовать идею стать основным связующим звеном между западноевропейским центром и североамериканским, а согласиться с уготованным ему местом.

И все же несмотря на возрастание роли западноевропейского компонента в системе внешних связей Лондона модифицированный вариант англо-американских «особых отношений», хотя и во все более сокращенном объеме, продолжает действовать. Две англосаксонские страны по-прежнему связывает общность истории, культуры, языка, традиций. В ряде сфер связи Великобритании с США остаются более тесными, чем с континентальными соседями. Даже в экономической области, где отношения подорваны в наибольшей мере, между ними сохраняются прочные связи. Так, в Соединенных Штатах сосредоточены свыше 1/5 прямых зарубежных инвестиций Великобритании, в то время как в ЕС — всего 1/4. Американские капиталовложения в этой стране также существенно превышают западноевропейские. Привилегированными по-прежнему являются англо-американские отношения в области ядерного оружия. Примечательно, что в отдельные периоды «атлантизм» в британской политике даже усиливается. Так было, например, во время правления М. Тэтчер: с одной стороны, она весьма прохладно относилась к планам дальнейшего развития интеграции, которые, по ее мнению, ущемляли национальный суверенитет Великобритании; с другой — в периоды пребывания у власти в США Р. Рейгана и Дж. Буша она пользовалась большим влиянием в Белом доме, что, естественно, отразилось на характере отношений между Великобританией, Европой и США.

«Особая позиция Великобритании» по вопросам экономической и политической интеграции в европейском сообществе также может быть объяснена сателлитным статусом этой страны по отношению к США. США совершенно не нужна единая и независимая в политико-экономическом отношении Европа. Здесь Великобритания играет роль своего рода «троянского коня», «полномочного представителя» (в советской терминологии) Соединенных штатов, который одни вопросы намеренно тормозит, развитие других же, напротив, форсирует. К примеру, позиция Великобритании по интеграции стран «Молодой Европы» (фактически находящихся в экономической, политической и информационной зависимости от США) весьма оптимистична, поскольку это в перспективе дает возможность тем же США иметь «контрольный пакет» в будущем европейском сообществе.

Традиционная политика Британии состояла в том, чтобы, занимая особое (островное) положение в Европе, проводить линию скорее на разъединение, чем на объединение европейских государств. Старый принцип «разделяй и властвуй» проводится британской дипломатией и в отношении современной Европы. Сейчас наступили другие времена, но полностью Англия от своего принципа не отказалась. По-прежнему она выступала против сближения Франции с ФРГ, Италии с Францией и т.д. с тем чтобы в Сообществе не было внутриблоковых тесных отношений, которые помешали бы ей играть решающую роль в Общем рынке.

Участие в ЕС создало новую ситуацию в отношениях между Великобританией и освободившимися странами. Лондон стремился там, где это возможно, сохранить в них собственные рычаги и сферы влияния. С этой целью он предпринял активные усилия для того, чтобы смягчить для стран Содружества негативные последствия ликвидации системы имперских преференций и фактического развала стерлинговой зоны. Не в последнюю очередь благодаря деятельности государства удалось обеспечить «выживаемость» Содружества, число участников которого достигает 50. В новых условиях у Великобритании появилась возможность строить свои отношения с развивающимися странами на «коллективной» основе, в частности на базе Ломейской конвенции, действие которой распространяется на 69 государств Африки, бассейнов Карибского моря и Тихого океана.

Таким образом, мы имеем дело с трансформацией позиции Великобритании от резкого неприятия ЕЭС, изоляционизма и принципиального неучастия в европейских интеграционных процессах (вероятно, в русле рецидивов «блестящей изоляции» ХІХ века) до широкомасштабной деятельности по устроению «Новой Европы». Однако такое участие со стороны Великобритании может принести Европе больше вреда, нежели пользы.

Внешнеполитическая позиция Великобритании в условиях «Pax Americana»

Менее чем через месяц после террористических атак сентября 2001 года британский премьер-министр Тони Блэр выступил с мессианской речью на ежегодной конференции Лейбористской партии в Брайтоне. В ней он с воодушевлением говорил о «политике глобализации», об «ином измерении» в международных отношениях, о необходимости «переустройства окружающего нас мира». Предстоящая война по свержению режима талибов в Афганистане, предположил он, — не первый, но и не последний шаг к такого рода переустройству. Уже были успешные интервенции против других правительств-изгоев: режима Милошевича в Сербии и «кровожадных бандитских группировок», которые пытались захватить власть в Сьерра-Леоне. «И я заявляю вам, — сказал Блэр, — что если бы сегодня в Руанде повторились события 1993 г. когда миллион человек были жестоко и хладнокровно убиты, мы также были бы просто обязаны вмешаться». Произошедшее в Косово и Сьерра-Леоне премьер назвал образцом того, что можно достичь с помощью интервенции, а случившееся в Руанде — прискорбной иллюстрацией последствий отказа от интервенции. Разумеется, поспешил добавить Блэр, не следует ожидать от Великобритании, что она будет проводить подобные операции на регулярной основе. Но «силы международного сообщества», если бы оно решилось делать такую работу, было бы достаточно для того, чтобы ее выполнить: «Оно могло бы с нашей помощью покончить с продолжающимся конфликтом в Демократической республике Конго (бывший Заир), в ходе которого за прошедшие десять лет от войны и голода погибли три миллиона человек.

Партнерство ради Африки между развитым и развивающимся мирами обязательно состоится, … если мы проявим свою волю». В основе этого партнерства лежало бы четко определенное «соглашение». «С нашей стороны: предоставление в большем объеме помощи, не связанной с торговлей, списание долгов, содействие в налаживании хорошей системы управления и инфраструктуры, обучение солдат. действиям по разрешению конфликтов, поощрение инвестиций и предоставление доступа на наши рынки… Со стороны Африки: подлинная демократия, больше никаких уступок диктатуре и нарушениям прав человека; никакого снисхождения к плохому управлению… коррупционным обычаям в некоторых государствах… Не отягощенные пороками торговая, правовая и финансовая системы».
Но это было еще не все. За атаками 11 сентября последовало заявление Блэра о его стремлении к «справедливости»: «Справедливость заключается не только в том, чтобы наказать виновного, но и в том, чтобы донести ценности демократии и свободы до людей во всем мире… Умирающие с голоду, несчастные, лишенные собственности, неграмотные люди, живущие в нищете на пространствах от пустынь Северной Африки до трущоб Газы и горных областей Афганистана, — они также требуют нашего вмешательства».

Никогда со времен Суэцкого кризиса британский премьер не говорил с таким нескрываемым энтузиазмом о том, что Британия может сделать для остального мира. В самом деле, со времен Гладстона сложно представить себе премьер-министра, который был бы готов положить в основу своей внешней политики чистейшей воды альтруизм. Примечательно, что при незначительном изменении текста все эти слова могли бы звучать куда более угрожающе. Обычная интервенция с целью свержения правительства, признанного «плохим»; предоставление экономической помощи в обмен на «хорошее» правительство и «не отягощенные пороками торговую, правовую и финансовую системы»; мандат на «донесение ценностей демократии и свободы» «людям во всем мире». В сущности, эти высказывания — более чем случайное совпадение с викторианским проектом распространения британской «цивилизации» на остальной мир. Как известно, викторианцы рассматривали свержение режимов-изгоев от Айдохья (Индия) до Абиссинии как абсолютно легитимную составляющую цивилизационного процесса. Индийская гражданская служба ставила себе в заслугу смену «плохого» правительства на «хорошее», а миссионеры викторианской эпохи были абсолютно убеждены в том, что их задача — распространение ценностей христианства и свободной торговли тем же самым «людям во всем мире», которым Т. Блэр теперь хочет принести «демократию и свободу».

На этом сходство не заканчивается. Когда британцы начали войну против дервишей в Судане в 1880-90-е годы, у них не было сомнений, что они поступают «справедливо» по отношению к непокорному режиму. Махди был своего рода Усамой бен Ладеном викторианской эпохи, исламским фундаменталистом. Совершенное им убийство генерала Гордона — это «11 сентября в миниатюре». Битва при Омдурмане послужила прототипом тех войн, которые с 1990 г. Соединенные Штаты вели против Ирака, Сербии, талибского режима. Подобно тому как ВВС США бомбили Сербию в 1999 г. во имя «прав человека», Королевский флот в 1840-е годы устраивал рейды вдоль побережья Западной Африки и даже угрожал Бразилии войной в рамках кампании по запрещению работорговли. И когда Блэр оправдывает интервенцию против «плохих» режимов обещанием предоставить взамен помощь и инвестиции, он неосознанно повторяет тезисы гладстоновских либералов, которые теми же аргументами пытались оправдать военную оккупацию Египта в 1881 г. Даже широко распространенное феминистское осуждение режима талибов за его обращение с женщинами напоминает действия британской администрации в Индии по искоренению обычаев типа сати и убийства женщинами новорожденных.

В статье, опубликованной спустя несколько месяцев после выступления Блэра, британский дипломат Роберт Купер отважился назвать предложенную премьером новую политику «переустройства мира» ее настоящим именем. Если отстающие в развитии государства-изгои станут «слишком опасны для устойчивых режимов» и терпеть их будет уже невозможно, писал он, «можно будет прибегнуть к оборонительному империализму», поскольку «наиболее логичный и проверенный в прошлом способ справиться с хаосом — это введение колониального правления». Слова «империя и империализм» стали «оскорбительными» в мире постмодерна: «На сегодня нет колониальных властей, готовых взяться за такую работу, хотя возможности и, может быть, даже необходимость в колонизации в настоящее время более значительны, чем когда-либо в девятнадцатом столетии… Есть все условия для империализма, но нет ни спроса на него, ни предложения. И, тем не менее, слабые пока все еще нуждаются в сильных, а сильные — в упорядоченном мире. Мире, в котором эффективные и хорошо управляемые страны осуществляют экспорт стабильности и свободы, мире, открытом для инвестиций и развития. Все это представляется в высшей степени желательным».

Решение проблемы Купер видел в том, что он называл «империализмом нового типа, приемлемым для мира, где господствуют права человека и космополитические ценности, … империализмом, который, как и любой империализм, имеет своей целью привнесение порядка и организованности, но основывается сегодня на принципе добровольного согласия». Что собой представляет этот «постмодернистский империализм», по его мнению, можно абсолютно точно понять, с одной стороны, на примере основывающегося на том же самом принципе добровольности «империализма глобальной экономики», то есть власти Международного Валютного Фонда и Всемирного Банка, а с другой, — на примере так называемого «империализма соседей» (под ним Купер понимает неизбывную практику вмешательства в дела соседних государств, чья внутренняя нестабильность угрожает вылиться за их пределы). Однако институциональным ядром нового империализма по Куперу должен стать Европейский союз: «Постмодернистский ЕС предлагает свой образ кооперативной империи, общей свободы и общей безопасности, без этнического доминирования и централизованного абсолютизма, к которым тяготели прежние империи, но также и этнической исключительности — отличительного признака национального государства… Кооперативная империя может быть… образованием, в котором каждый принимает участие в управлении, где ни одно из государств не доминирует, а господствующие принципы не этнические, а правовые. От центра потребуется лишь незначительное вмешательство. «Имперская бюрократия» должна находиться под контролем, быть подотчетной сообществу, являться его слугой, а не хозяином. Такого рода образование должно основываться на принципах свободы и демократии в той же мере, что и образующие его части. Подобно Риму, это сообщество обеспечивало бы своих граждан отдельными законами, деньгами и изредка строило бы им дороги»